«Какой-то он необщительный! – пожаловалась подружке одна из апатитчанок в перерыве между первым и вторым отделениями концерта «Пикника», когда курящий народ вывалил из зала на улицу. – Вообще со зрителями не разговаривает, поёт себе и поёт! Даже пауз не делает…»

Автору этих строк, до которого донёсся обрывок упомянутого разговора, пришлось отвернуться, чтобы не обидеть девушек иронической улыбкой. Да уж, если они ожидали услышать здесь что-то вроде «Хей-хей, привет, Апатиты!» или, не приведи Господи, «Я не вижу ваших рук!», то явно просчитались. Эдмунд Шклярский на своих концертах никогда не общается с публикой. «Здравствуйте!», «Перерыв пятнадцать минут» и «Спасибо!» – вот всё, что он сказал в микрофон за два с половиной часа выступления в Апатитском ДК, не считая, естественно, слов самих песен. И это нормально.

«И замечательно, что не знаю»

А ещё Шклярский никогда не снимает тёмные очки. Тёмные до такой степени, что на жаргоне автомобилистов их впору называть «тонированными в ноль». Я хорошо, даже, пожалуй, слишком хорошо, помню свои ощущения от нашей первой беседы тринадцать лет назад, когда мы с Эдмундом проговорили около полутора часов. Была полная иллюзия, что общаешься не с человеком в общепринятом смысле этого слова, а с представителем совершенно иной расы, носителем принципиально иного разума. Это тяжело понять и ещё сложнее объяснить. Прибегая к привычным ассоциациям, Шклярский – не агрессивный захватчик, но и не светоч, пришедший дарить людям новые знания. Он просто существует в своей реальности, которая – так уж получилось – имеет много общего с нашей. За всё время того разговора он ни разу не снял свои тёмные очки и, кажется, ни разу не посмотрел в мою сторону. На вопросы отвечал вполне дружелюбно, без характерных проявлений звёздной болезни, хотя, безусловно, те же вопросы ему задавали десятки и сотни раз.

– Я пишу не для публики, а для себя, – тем же ровным, лишённым каких-либо чувств голосом сказал он, когда мы заговорили о музыкальных вкусах и о том, почему на концерт «Пикника» тринадцатилетней давности было продано очень немного билетов. – Если мои песни нравятся кому-то ещё, это хорошо. Но, поймите, я не писал и не буду писать на заказ, от кого бы он ни исходил: хоть от политиков, хоть от торговцев, хоть от общества.

– Знаете, есть такое расхожее мнение, что настоящей рок-музыкой может называться лишь та, что несёт в себе социальный протест, – я отнюдь не «разводил» Шклярского на эмоции, мне на самом деле было интересно, что тот скажет по этому поводу. – Другие считают, будто в музыке должна присутствовать тема отношений, без этого, мол, никак. У вас же нет ни того, ни другого…

– Лирика есть, но её немного. Политика, прилавки какие-то – нет, это неинтересно. Нельзя писать насильно, понимаете? Меня часто спрашивают: Эдмунд, а о чём вообще ваши песни? Ответ простой: они – про внутренний мир. «Пикник» не даёт оценок, что вот это хорошо, а это плохо, а это нейтрально. Кто-то хочет подумать о направлении, в котором написана песня? Замечательно. Пусть она будет таким приглашением к размышлению, но ни в коем случае не конкретным готовым рецептом. Лично мне кажется, что духовные качества цивилизации за всё время существования человечества не стали лучше. Об этом стоит задуматься, и кто захочет – тот задумается, но к какому выводу придёт человек, послушав песню, я не знаю. Захочет ли он послушать её ещё раз, тоже не знаю. И замечательно, что не знаю.

Откровенно говоря, после того интервью мне совсем не хотелось в нынешнее время «прорываться» в гримёрку Дворца культуры, чтобы попробовать пообщаться с Эдмундом ещё раз. О чём можно спрашивать артиста, который вчера полностью выложился на концерте в Мурманске, сегодня с той же самоотдачей отыграл в Апатитах, а послезавтра в рамках тура ему нужно быть уже в Петрозаводске? Задавать вопросы в стиле «скажите, каковы ваши впечатления от Апатитов»? Нет, адресовать подобную банальщину Шклярскому попросту глупо. А на более серьёзную беседу просто нет времени, особенно если учесть, что впереди у него – дорога в столицу Карелии.

Вызвали на бис

Что же касается самого концерта, то программу «Тридцать световых лет» апатитские поклонники «Пикника» явно запомнят надолго. Два с лишним часа все мы (а зал Дворца культуры был заполнен под завязку) питались восхитительно чистой энергией творчества Шклярского, наслаждаясь живым звуком и его фирменным шоу – с шаманами, загадочными фигурами на ходулях, безликими танцующими куклами и прочими «фишками» нестареющей группы. Зал упорно не хотел отпускать «Пикник» со сцены, и после традиционного прощания Эдмунд сотоварищи вышли на неё вновь, исполнив ещё несколько не вошедших в изначальную программу композиций. Люди синхронно поднялись со своих мест и дослушали незапланированную часть концерта стоя. А на последней песне «Твоё сердце должно быть моим» темноту зала разорвали сотни огоньков поднятых в руках зажигалок. Проняло всех.

Пожалуй, не ошибусь, если скажу, что у каждого из нас в душе свой Шклярский. Его творчество невозможно воспринимать однозначно, и лично я, например, был изрядно удивлён, когда узнал, что песня «Пущенная стрела» написана по мотивам трактата Ницше «Так говорил Заратустра». Мне всегда представлялось, что она несколько о другом. О чём? Неважно. Главное, что приглашение к размышлению состоялось.

Михаил Елисеев

Опубликовано: Хибинский вестник. – 2012. - 05 апреля.